Особым детям особенно нужна семья

История одного кино

Автор - Елена Погребижская, режиссер фильма "Мама, я убью тебя"

 

Я расскажу о своих впечатлениях от коррекционного интерната. Собственно, мои впечатления стали фильмом «Мама, я убью тебя», но мне еще есть что рассказать и помимо фильма.

 

История началась четыре года назад, когда моя подруга Маша позвала меня поехать вместе с волонтерами в детский дом.  У меня тогда была в жизни, особенно личной, довольно неудачная полоса, и Маша, как друг, сказала: давай-ка, развеешься и доброе дело сделаешь, споешь там ребятам интернатским… Дети и сами здорово спели хором. Одним словом, в интернате был радушный прием, всех волонтеров потом покормили в интернатской столовой и дали в дорогу вкуснейшие пирожки. Волонтеров в интернате называли словом «спонсоры». И это было понятно, поскольку это была группа добровольцев-банковских работников. И банк что-то все время покупал интернату, да и сами волонтеры постоянно детям дарили разные игрушки. Интернатское начальство все же просило детей особенно не баловать и дорогим не задаривать.

 

К моменту моего приезда дружба у банкиров с интернатом длилась уже несколько лет. Постепенно мне становилось понятно, что многое в интернате не то, чем кажется.  Время от времени дети из интерната куда-то пропадали и на вопросы: «А где Леха? Где Настя? Где Сашка?» — ответы были какие-то мутные. И выяснилось, что детей в наказание отправляют в психушки, где их кормят тяжелыми препаратами, и они больше не досаждают взрослым. Еще оказалось, что все здешние веселые и смышленые ребятишки считаются умственно отсталыми, олигофренами, и что взрослые убеждены, что все эти дети рождены, чтобы стать малярами, рабочими и швеями.  Потому что только такое будущее у них может быть в силу диагноза, коррекционной школьной программы. Только этим профессиям их обучают. Все это за них решили еще в 7 лет. Почему? Почему у детей нет права выбрать что-то другое? Вообще права выбрать в своей жизни хоть что-то? Почему они живут за забором, как в тюрьме? За что они наказаны? Почему они изолированы от всех других людей, и почему они никогда не принимают самостоятельных решений?

 

Мне все сильнее хотелось в этом разобраться.  Почему взрослые рядом с детьми  не замечют эти странности, и почему никто с этим ничего не делает?

 

Фильм мы снимали год и столько же монтировали, перемонтировали, переписывали, красили. Мы видели, как взрослеют наши герои, превращаясь из мальчишек и девчонок в парней и девушек, как меняются времена года за забором интерната.

 

Я снимаю трилогию о сиротах, поэтому, когда первый фильм был готов, мы, все участники проекта, договорились кино никому не показывать и не вывешивать в Интернет. Потому что если бы фильм увидели работники интернатов, они могли передать друг другу по сарафанному радио, что, мол, есть съемочная группа, которая вот такое вот снимает, мол, не пущать, двери закрыть и т.д. Так что был велик риск, что после обнародования первого фильма можно уже было забыть про съемки второго и третьего.

 

 

Среди тех, кто согласился финансировать мою идею, был благотворительный фонд. В фонде очень гордились нашим фильмом, поэтому все же раздавали диски на своих благотворительных вечерах.  И вот на одном таком вечере диск дали Чулпан Хаматовой. И в свободный час Чулпан его посмотрела. И почувствовала сильное желание что-то немедленно предпринять. Но сначала сказала себе, что у нее у самой есть свое большое хорошее дело и что она себе давала слово не включаться в другие. И все-таки она не удержалась.

 

Чулпан позвонила в Белый дом и попросила связать ее с вице-премьером, отвечающим за сирот, Ольгой Голодец.

- Ольга Юрьевна, — сказала она, — я вас ни о чем не просила, а сейчас прошу. Посмотрите этот фильм.

И отправила диск с фильмом в Дом правительства.  И вице-премьер включила кино и села смотреть. Это было в четверг. В понедельник мне позвонил директор интерната. Звонок меня удивил. Надо понимать, что уже больше года мы с ним не разговаривали.

- Ну спасибо,- сказал он.

- В каком смысле?- говорю.

- Посмотрел твой фильм. Интересный.

- Как посмотрели? Где?

- Начальство мое мне передало.

Потом директор еще сказал пару неприятных предложений, но, как опытный человек, мата в речи не допускал. Так, думаю, надо же мне узнать, что с фильмом происходит.

 

В приемной у Ольги Голодец большой телевизор.

- Вот там сядете,- сказала она министрам,- и кино посмотрите в обязательном порядке. Или закачайте в айпэды,  я проверю.

 

Думаю, до этого дело все же не дошло. Вице-премьер Ольга Юрьевна чем-то напоминала моего проректора и вообще, на мой взгляд, больше походила на  научного работника, чем на чиновника.

- Это средневековье,- сказала она. — Это средневековье — отправлять детей в наказание в психиатрические больницы. Так не должно быть.

 

В ее голосе звучало явное возмущение. Мы с ребятами из благотворительного фонда, с которыми пришли в Белый дом, переглянулись. В наших взглядах был один и тот же вопрос — неужели она об этом не знала?

- И еще нужно отделить педагогическую запущенность от психиатрических диагнозов, - продолжала Голодец. — Вот Сашка же какой толковый мальчик! (Это герой фильма.) У него же явно просто отставание, он же сам говорит в фильме, что мать пила и им не занималась.

- Еще, - решительно сказала вице-премьер,- очень нужно привлечь молодых, не деформированных системой специалистов, к работе с детьми.  Кстати, я туда поеду в субботу.

- Куда?- говорю.

- В ваш интернат…

 

Дети из интерната лихорадочно звонили волонтерам и мне. После того как в Доме правительства посмотрели кино, интернат замучили комиссии, воспитатели у детей отобрали дорогие подарки, косметику. Некоторые модные, дареные волонтерами, вещи почему-то вообще сожгли. По два раза в день дети драят коридоры. По разрозненным донесениям кажется, что в интернате наводят стерильную чистоту и ликвидируют все вольности, занесенные, как вирус, спонсорами. И ходят упорные слухи, что интернат закроют, а директора уволят. Понятно, что внутри интерната это кажется катастрофой.

- Что это за тварь нам устроила? — говорил мне в трубку Леха, пацан из интерната, явно намекая на меня.

- Лех, ты что, серьезно считаешь, что я могу мановением руки присылать вам комиссии и давать распоряжения отбирать у вас компьютеры?

- А из-за чего же тогда нам все запретили?

- А вот это я, Алексей, вообще не знаю.

- Слушай, но ты все-таки сюда не приезжай, - переходя на шепот, продышал Леха. — Тут нам воспитатели говорят, что вы сняли фильм про то, какие дети плохие, и из-за этого нас всех мучают.

- Это неправда, Лех.

- Да я знаю. А другие верят.

 

И мне было уже непонятно, хорошо или плохо то, что фильм угодил прямиком в правительство. С одной стороны, наше послание попало прямо к тем, кто действительно способен изменить ситуацию. При этом моя команда считала, что чиновники могут разбираться с задачей только привычно по-чиновничьи, зачистить территорию в отдельном интернате, отчитаться об этом как о конечном результате, и как будто не было проблемы в целой стране. Со своей стороны, вице-премьер Голодец говорила, что их, госчиновников, всегда подозревают в кознях и досужие критики только рады даже за что-то хорошее кинуть камень. А они, мол, в правительстве тоже хотят реформ.

 

И вот прошло полгода с того момента, как вышел фильм и поднялась шумиха в Белом доме.  В Колычево  перебывали всевозможные проверки, всевозможные чиновники, прилетал на детскую площадку на вертолете губернатор и приезжала сама Ольга Голодец с министрами.

 

Всех детей проверили: правда ли, что у них умственная отсталость - и убедились, что, мол, да, у всех до единого. Злоупотреблений каких-то не нашли, а что директор в психушку детей посылал в наказание за плохое поведение, так диагноз-то психиатрический, куда их слать-то, если что. И все же наказывать детей психушкой Голодец практически запретила. И директор уволился.

 

И вот в Колычево собрались вместе областные московские чиновники и общественники. Цель - посмотреть, что изменилось с весны, с приезда вице-премьера и с того момента, как она раздала многочисленные поручения, должные привести к многочисленным изменениям в жизни этого интерната. Да и остальных детдомов тоже.

 

И меня позвали тоже. Как правило, я никогда не член никаких официальных делегаций. Но это была моя единственная возможность попасть в Колычево. Почему? Да потому что я враг номер один. И если б я поехала туда в одиночку, меня бы просто разорвали на клочки, на кусочки, на тряпочки. Откуда я об этом знаю? Ну, например, из того, что пишут мне все это время в интернете активные преподаватели.

 

«Фильм наглая и бессовестная ложь! Полное отсутствие профессионализма и абсолютное незнание вопроса. Жалкий пиар на больных детях. Только бездарности пытаются самоутвердиться подобным образом».

 

Ну или:  «За год съемок не нашлось более ярких, волнующих сюжетов? Про отправку детей в психушки за нарушения - на 100% полнейшая чушь. Непрофессионально. Вас пустили в дом, а вы в нем нагадили. Снимайте лучше какие-нибудь клипы или бомбите по свадьбам». 

 

Или:   «Елена, что, взяла топовую тему? Чего же вы, если такая правильная, сразу в прокуратуру не пошли, а дала издеваться над детьми целых 4 года? Отвечу за вас. Просто думала, какую чушь придумать, чтобы интересно было. Стыдно должно быть. Надеюсь, Голодец размажет вас завтра».

 

И мои анонимные недоброжелатели постоянно упирали на катастрофические последствия для интерната.

 

…Развернутое во внешний мир официальное же лицо интерната, его новый директор и старые педагоги, демонстрировали радостную готовность к новой жизни.

 

Интернат не потерял свою режимность, поэтому охранник, беспрекословно пропустив всех чиновников, довольно резко не пустил Лену Клочко из экспертного совета при правительстве, да и съемочную группу РИА-новостей.

 

Перед тем как все гости интерната надолго засели обмениваться мнениями, новый директор, заметно смущаясь, повела всех на экскурсию. «…А вот тут у нас бассейн, а вот мастерские….» Примерно по сюжету «Москва слезам не верит» - молодая Катя на заводе. Приезд Родиона. Экскурсия замаячила в дверях швейной мастерской, где девочки сидели в костюмах Кати Тихомировой, и даже одинаковых фабричных платочках. Уткнув головы в пяльца. Так же, не поднимая глаз, по сигналу девочки подарили высоким гостям самолично сшитые игольницы. Все это было немного по-северокорейски.

 

Потом все прибывшие проследовали в новенькую игровую. Прекрасные шкафы, милые тумбочки, яркие цвета. «А здесь у нас дети играют», - сказала директор. Какой-то чрезмерно любопытный гость спросил: «А во что?» Полезли в новенький шкафчик и нашли несколько настольных игр. Запечатанных, в целлофане.  В прикроватных тумбочках в новых спальнях те же въедливые гости обнаружили только три новенькие расчески. Можно было предположить, что дети играют и спят, не оставляя следов. Следов детей почему-то не было ни в бассейне, ни в новеньких душевых.

 

«Потемкинские деревни», - сказал сзади меня кто-то язвительный, но, увы, он был прав. А потом мы пошли заседать. И в теории будущее интерната должно быть таким: «…Индивидуальный образовательный маршрут для каждого воспитанника интерната, гостевые квартиры для потенциальных семей и новый кадровый состав могут появиться в 2014 году в Колычевской школе-интернате для детей с ограниченными возможностями здоровья, заявила ее директор Наталья Комолова в понедельник на встрече в рамках мониторинга исполнения поручений вице-премьера Ольги Голодец…»

 

C того разговора в Белом Доме прошел уже год. Кого из чиновников и общественников я ни спрашиваю, как же на сегодня реформирована система коррекционных интернатов, никто внятно ответить не может. Все говорят:  вот-вот что-то изменится.

 

Лично я могу сказать, что, по крайней мере, у моего кино был как минимум один внятный результат в копилку изменений:

http://ria.ru/society/20130716/950109458.html

«Голодец поручила министерствам разобраться в ситуации и предложить меры по совершенствованию контроля за деятельностью психолого-медико-педагогических комиссий, которые принимают решение о том, нуждается ли ребенок в содержании в специализированном учреждении.

 

Почти у тысячи детей, которые воспитываются в специализированных интернатах, был снят диагноз «задержка психического развития», сообщила вице-премьер РФ Ольга Голодец.

 

«На сегодняшний день внушает оптимизм то, что у 983 детей из числа имеющих диагноз «задержка психического развития» такой диагноз был снят. Я считаю это хорошим результатом», — сказала Голодец на заседании Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при вице-премьере. Она отметила, что эти дети в настоящее время переведены из специализированных интернатов в другие учреждения».

 

От редакции: Действительно, в июле 2014 г. в ряде СМИ (со ссылкой на РИА-новости) была опубликована эта заметка про 983 ребенка со снятым диагнозом ЗПР. У специалистов и людей в теме эта информация ничего, кроме недоумения, вызвать не могла. Дети с ЗПР не находятся в специализированных учреждениях, этот диагноз – «задержка психического развития» - можно назвать легким и он не требует специального обучения и содержания. В принципе, он стоит почти у каждого, ну или у каждого второго, ребенка в сиротских учреждениях, просто в силу неблагоприятных условий развития раннего детства. Дети с ЗПР живут в обычных детских домах, учатся в массовых школах (в крайнем случае, в коррекционных классах или школах 7 вида, которых в России осталось совсем мало и в которых программа обычной школы, просто щадящий режим обучения).

 

У детей в специализированных интернатах стоят диагнозы, связанные с умственной отсталостью разной степени, с тяжелыми соматическими заболеваниями. Возможно, многочисленные комиссии забыли сказать об этом О. Голодец или журналисты что-то перепутали в передаче ее высказывания.

 

Поэтому, что это за дети с ЗПР, в каких интернатах (и почему) они находились, и главное – куда же их перевели в связи со снятием диагноза – так, к сожалению, и осталось загадкой для всех, кто пытался разобраться в этом вопросе. (Н. Степина – руководитель Ресурсного центра помощи приемным семьям с особыми детьми).

 

 Новость о фильме "Мама, я убью тебя" читайте здесь.

 

 

• < Назад
• Вперёд >